Дом, в котором... - Страница 74

К оглавлению

74

«О-о, дорогааяя… Пожалуйста, доверься мне», — надрывался магнитофон. Табаки подпевал петушиным голосом прямо мне в ухо. Чтобы не промахнуться, он приподнял одеяло. Пришлось вылезать.

Разворачивая коляску возле окна, я посмотрел наружу. Сетки забора не было видно. Исчезли дома и улицы. Стало совсем тихо. Даже родичи Нанетты попрятались. Слепой повернул ко мне острое лицо. Муть в его серых глазах была очень похожа на ту, что стояла за окном.

— Мышиные спинки? — спросил он.

— Скорее, огромные комья ваты, — сказал я. — Или облака.

Он кивнул и отвернулся.

За завтраком мы пили кипяченую воду, якобы спасающую от простуд. Очередная причуда дирекции. После завтрака не было ни музыки, ни карт — все легли досыпать. Теперь уже и двор исчез, а серые облака (или мышиные спинки?) подползли к самым окнам.

Лорда привезли после обеда.

— Везут, — сообщил Лэри, врываясь с топотом, как дикий мустанг. — Эти все… Акула и прочие…

Прочими оказались два краснолицых Ящика и, почему-то, Гомер.

Они вкатили Лорда, усадили на кровать и столпились вокруг. Лорд был сонный и хмурый, в лазаретной пижаме из тех, что стирают лица и фигуры, делая всех одинаково жалкими. Македонский достал из шкафа его одежду. Пока Лорд переодевался, директорская свита стояла вокруг, глазея.

— Товарищи все же, могли бы помочь, — сказал Гомер.

— Я в этом не нуждаюсь, — отрезал Лорд, ввинчиваясь в джинсы.

— Какой нервный мальчик! — поразился Гомер. — Нервный и грубый.

— Если бы только нервный, — откликнулся Акула. Он рыскал глазами по комнате, высматривая, как мне показалось, что-нибудь криминальное, но на виду каким-то чудом не было даже пепельниц, так что он зря напрягался.

— Полчаса на сборы, — сказал он. — И чтобы без фокусов. Ничего не оставляй, больше ты сюда не вернешься.

— А идите вы в жопу, — ответил Лорд.

Гомер закатил глаза и, вроде бы, даже перестал дышать. Табаки хихикнул. Акула развернулся в нашу сторону так яростно, что я отшатнулся.

— Еще один звук, и кое-кто из вас пожалеет, что родился на свет! — прошипел он.

Больше никаких звуков никто не издавал. Гомер ушел, так и не придя в себя от потрясения, а Акула остался наблюдать, как Горбач с Македонским пакуют вещи Лорда. Вещи уместились в двух сумках. Их унес один из Ящиков. Лорд перебрался в коляску и посмотрел на нас. За все время он не произнес ни слова, если не считать сказанного Акуле. Сдержись он, может, Акула и дал бы нам попрощаться без свидетелей. Второй Ящик ухватился за ручки коляски, и Македонский зачем-то положил Лорду на колени куртку Горбача. Тяжелую, кожаную куртку, когда-то черную, а теперь черно-белую, потому что сначала она истерлась до белизны, а потом снова почернела от грязи. Это разрисованное, увешанное значками чудовище называли шкурой динозавра, и Табаки уверял, что она пуленепробиваема, как бронежилет. Но Лорд шкуре обрадовался.

— Спасибо, — сказал он, глядя на Горбача. И тут все будто с цепи сорвались. Ящику пришлось отойти.

Уехал Лорд похожим на пугало. В свитере Македонского — участнике многих уборок, в самой безумной из жилеток Табаки, с ремнем Лэри, украшенным пряжкой в виде обезьяньей головы, в черной беспалой перчатке Сфинкса на левой руке, с ракушкой Слепого на шее, с пером Нанетты за ухом и слюнявчиком Толстого в кармане. Мне нечего было ему дать, кроме сигарет, и я отдал пачку, а потом вспомнил про амулет, якобы со скорлупой василиска, и отдал его тоже.

Провожать Лорда никто не вышел.

ДОМ
Интермедия

...

Жара обрушилась на Дом, а вместе с жарой — волейбольная лихорадка и каникулы. Обитатели Дома переселились во двор, бросив его, как надоевшую скорлупу. Из Дома вылупились все, кто мог ходить и ездить, кричать и смотреть, не говоря уже о тех, кто мог бегать и бить по мячу. В Доме обедали, завтракали, ужинали и спали, но центром общественной жизни стал двор, гордо отпраздновавший открытие волейбольного сезона.

Площадку перегородили сеткой, окружили стульями и скамейками. С раннего утра их отмечали предупреждающими знаками, а после завтрака во дворе уже негде было ни сесть, ни укрыться от солнца. Над почетными зрительскими местами натянули тент, над менее почетными повтыкали зонтики.

Сразу после завтрака ходячие мальчишки бросались занимать места на ящиках. Свора Хламовника, певчие Птичника, бедняги из Проклятой комнаты. Иногда они даже дрались за лучшие места. Младшие колясники приезжали позже, со старшими, зная, что воспитатели позаботятся, чтобы им было где разместиться. У ходячих таких привилегий не было, поэтому они сражались за каждый ящик. Хотя, как только начиналась игра, их прогоняли за водой, лимонадом или сигаретами, и, вернувшись, они обнаруживали, что их места заняты. Приходилось устраиваться на земле, откуда их тоже скоро сгоняли, потому что у кого-то от криков пересыхало горло, кто-то слеп без солнечных очков, и почти все умирали от жажды. В течение игры младшие ходячие только и делали, что носились взад и вперед с поручениями. Как ни странно, им это даже нравилось. Им нравилось все, что имело отношение к развлечениям старших. Солнце, мяч, взмывающий к небесам, черные очки на каждом лице и атмосфера крикливого безумия.

Чумные Дохляки появлялись во дворе позже всех. Им доставались самые плохие, дальние места, но это их не огорчало. Меньше всего Дохляков интересовала игра и те старшие, которые в компании самых бодрых воспитателей носились по площадке. У них были свои развлечения. Слепой тренировался угадывать ход игры по крикам окружающих. Красавица грыз ногти и мечтал поймать мяч, если он залетит в их края. Фокусник слушал аплодисменты и свист зрителей и представлял себя на сцене. Кузнечик разглядывал старших.

74