Дом, в котором... - Страница 70

Мы с девушками общались мало. Вернее, вообще не общались. Хотя их корпус соединялся с нашим общей лестницей, насколько я знал, к ним никто никогда не поднимался. В своем корпусе они жили на третьем этаже, который в нашем занимали воспитатели. На втором располагался лазарет, а что было на первом, я не знал. Наверное, таинственный бассейн на вечном ремонте. Мы с девушками сталкивались только в кинозале на субботних сеансах. Они сидели отдельно и в разговоры не вступали. Во дворе гуляли только по территории, примыкавшей к их крыльцу. Я не знал, кто установил такие строгие правила, но догадывался, что не дирекция. Иначе они бы нарушались. А они не нарушались.

В стихотворении говорилось о каких-то переданных пластинках. О книге: «…что ты уронила на голову мне, чуть поведя плечом…» Уронить книгу кому-нибудь на голову можно только в библиотеке, стоя на стремянке. А девушки общей библиотекой не пользовались.

Чем дольше я думал, тем становилось интереснее. Вспомнилась сценка, которую я наблюдал однажды во дворе в первый месяц после поступления.

Красавица из третьей и девушка-колясница, чьей клички я не знал, играли в мяч. Это была самая странная игра на свете. Черноволосая, маленькая девушка с белым, будто фарфоровым личиком, бросала с крыльца теннисный мячик. Чуть погодя каким-то чудом (в роли неумелого чуда выступал Красавица) мячик залетал обратно на крыльцо. Правда, чаще Красавица его не добрасывал. Тогда девчонка съезжала вниз и отыскивала свою игрушку где-нибудь в кустах. За полчаса Красавица попал ей под ноги всего четыре раза, и то, по-моему, случайно, а она всякий раз улыбалась. Похоже было, что улыбается девушка собственным радостным мыслям, потому что ни она, ни Красавица друг на друга не смотрели. Только на мячик. Как будто он раз за разом возникал перед ними из потустороннего мира. Особенно хорошо это получалось у девушки. Красавица нет-нет, да сбивался, и начинал отслеживать мячик еще на чужой территории, но она… можно было бы снять потрясающую короткометражку с ее участием: «Девочка и мяч. Игра с невидимкой». Меня заворожило это зрелище. Тогда я еще не знал, что наблюдаю за влюбленными и что эта игра — максимум того, что они могут себе позволить. Мне просто показалось, что они не очень хорошо знакомы и стесняются друг друга.

Я вспоминал тот случай, когда появился Черный. Заспанный, хмурый, в пижамной рубашке на голое тело и незашнурованых кедах, которые он надел, как тапочки, примяв задники. Он подошел, сильно прихрамывая, и поинтересовался, знаю ли я который час.

Я не знал. Часов у меня, как и у любого в четвертой, не было. То есть, у меня-то они как раз имелись, глубоко спрятанные на дне сумки.

— Без четверти двенадцать, — сказал Черный. — Скоро выключат коридорный свет, а у тебя, небось, нет фонарика. Все стены перецелуешь, пока доберешься до спальни.

— Я читаю стихи, — указал я на кадку. — Очень необычные. Про девушку. Не могу понять, кто их сочинил. Представь, здесь говорится, что она роняла на него, который все это пишет, книгу и передавала ему какие-то диски. Кто бы это мог быть, как ты думаешь?

Черный мельком взглянул на кадку.

— Это было семь лет назад, — сказал он равнодушно. — Прошлый выпуск. Видишь, почернело уже все.

— Ах вот оно что! Кабан, Тополь, Завр — все они из прошлого выпуска, — догадался я, немного разочарованный таким простым объяснением. — То-то я думаю, ни одной знакомой клички.

— Ты, по-моему, нашел единственное место, где сохранились их писульки. Это еще умудриться надо было, — проворчал Черный, опускаясь на диван. При этом он поморщился и осторожно вытянул ногу перед собой.

— В спальне так тихо. Какая-то она как не своя. Ты спал, а я, что ни трогал, почему-то получалось ужасно шумно, — попробовал я объяснить свое бегство.

— Ладно, — отмахнулся Черный. — Что я, не понимаю? Проснулся как в гробу. Тишина, темень… слышно даже, как сердце стучит. Чуть не заорал с перепугу.

Представить, что такой тип, как Черный, может орать с перепугу было трудновато. Я засмеялся.

— Ага, — сказал Черный. — Не веришь.

Он достал из кармана пачку «Бонда» и закурил, а я ужасно удивился, потому что был уверен, что он некурящий.

— Вообще-то не курю, — подтвердил Черный. — Только когда совсем хреново. Как сегодня.

Курил он молча и сосредоточенно, как делал любое дело. Ел, пил, читал… В каждом действии Черного была основательность, каждое его действие как будто говорило: «Это делается вот так». Может, поэтому никто никогда не отрывал его ни от каких дел. Когда назрела необходимость в пепельнице, Черный так же сосредоточенно пошарил под диваном и извлек оттуда плоское медное блюдце в форме кленового листа. Старожилы иногда проделывали такие фокусы, вытаскивая разные предметы из самых неожиданных мест.

— Слушай, — сказал он, устанавливая листик на подлокотнике дивана, — все хочу спросить. Ты почему остался? Почему не поехал с ними?

Я задумался. Это было нелегко объяснить. Если честно, мне не хотелось оставлять Черного. После утреннего разговора со Сфинксом, когда я увидел, как на него смотрят, вернее, стараются не смотреть… что-то ужасно знакомое было во всем этом. Знакомое и неприятное.

— Не знаю, — ответил я. — Наверное, я еще слишком Фазан. Мне даже представить трудно, как это — явиться ночью в лазарет без разрешения. С припасами. Для меня это все равно, что взломать кабинет Акулы и вынести, например, его огнетушитель. Думаю, я был бы там совсем некстати. И не потому что боюсь. Просто не понимаю зачем.