Дом, в котором... - Страница 38

Кузнечик даже не пытается скрыть разочарование.

— А сейчас? Я не могу ждать так долго.

Уловив раздражение Седого, он спешит оправдаться:

— Не потому, что мне не терпится! Правда! Но они все знают и говорят между собой, что я никуда не гожусь. А если не говорят, то думают. Все сильнее меня, потому что у них есть руки. Все, — с ужасом повторяет он. — И если я буду такой, пока не вырасту, то потом уже ничего не поделаешь. Ведь они всегда будут помнить, что я был слабее. И как я тогда стану Черепом?

Седой откашливается, разгоняя ладонью дым.

— Интересный вопрос. А тебе не кажется, что ты можешь стать кем-то другим? Два Черепа — многовато для одного Дома.

— Ну пусть не Черепом, — покладисто соглашается Кузнечик. — Пусть кем-то другим. Но этот другой пусть будет как Череп.

Седой отводит взгляд, чтобы не видеть пустые рукава куртки и блестящие глаза.

— Да, — говорит он. — Обязательно. — Лицо его делается злым, пугая Кузнечика, но злость адресована не ему.

— Так, — говорит Седой, — скажи-ка мне, кто самый сильный человек в Доме?

— Череп, — не раздумывая, отвечает Кузнечик.

— А самый умный?

— Ну… вообще-то, говорят, что ты.

— Тогда слушай, что тебе говорит самый умный человек в этом Сером Ящике. Есть только один способ вернуть амулету силу. Очень трудный. Ничего труднее не бывает. Ты должен будешь делать то, что я скажу. Не один день и не два, а много-много дней подряд. И если ты хоть раз не выполнишь что-то до конца, даже самую мелкую мелочь…

Кузнечик яростно мотает головой.

— Если ты что-то пропустишь, забудешь или поленишься сделать, — Седой выдерживает зловещую паузу, — амулет потеряет свою силу навсегда. Можно будет его выбросить на помойку.

Кузнечик замирает в оцепенении.

— Так что думай, — заканчивает Седой. — Время у тебя есть.

— Да, — шепчет Кузнечик. — Я согласен. Я все сделаю. Не пропущу и не забуду.

— Ты даже не спрашиваешь, что придется делать.

— Я не успел, — объясняет Кузнечик. — А что придется делать?

— Много чего, — загадочно говорит Седой. — Это может быть даже скучно и неинтересно. Например, — потухшая сигарета прочерчивает в воздухе зигзаг, — я могу велеть тебе думать магические слова. Каждое утро, просыпаясь, и каждую ночь перед сном. Или повторять их очень тихо. Они могут быть совсем простыми. Но их надо думать всерьез. Вдумываясь. Или, например, я тебе вот что скажу, — Седой улыбается своим мыслям. — Я скажу — молчи один день. И ты должен будешь молчать.

— А уроки? — уточняет Кузнечик. — Я ведь не могу молчать на уроках?

— В выходные нет уроков.

— А если воспитатели…

— Вот видишь, — Седой разводит руками. — Ты уже споришь. Ищешь лазейку. Так нельзя. Либо ты согласен, либо нет.

Кузнечик моргает.

— Делай что хочешь. Можешь прятаться на чердаке. Но в этот день ты все должен делать молча. И это еще легкое задание. Дальше будет труднее. Например, несколько дней себя не жалеть. Или не сердиться. Это очень трудно. Этого не умеет даже Череп.

Замечание о Черепе поднимает настроение приунывшего Кузнечика.

— И только такие задания будут? Такие… — он подыскивает слова, — для мозгов?

— Дух важнее тела, — сообщает Седой. — Но если тебя интересует физическая сторона, не беспокойся. Все это тоже будет. Тебе придется помучиться.

— И драться придется? — спрашивает Кузнечик.

— Это не скоро. Это не главное. Для начала поцелуешь обе свои пятки, — говорит Седой.

Кузнечик улыбается:

— Как это?

— Очень просто, — Седой расправляет одеяло, стряхивает с него крошки и опять закутывается. — Я тебе скажу: в такой-то день встанешь здесь, передо мной, и поцелуешь сначала одну свою пятку, потом другую. Стоя, естественно. Сидя — это любой может. И ты либо делаешь, либо задание считается невыполненным.

— А когда ты это скажешь?

— Не сегодня и не завтра. Сначала будут другие задания.

По затуманившемуся взгляду Кузнечика Седой понимает, что попытки целования пяток начнутся в самое ближайшее время. Он прячет улыбку в стакан с лимонадом и долго пьет. А когда отставляет пустой стакан, снова серьезен.

— Хватит, — говорит он. — Не нужно мне все это рассказывать тебе раньше времени. Уже поздно. Иди и подумай еще раз хорошенько. Я бы на твоем месте отказался.

Кузнечик нехотя встает.

— Я уже решил. Я не передумаю, Седой. Я буду молчать, и вообще что угодно. Дай мне задание прямо сейчас.

Седой смотрит на часы.

— На сегодня все, — говорит он. — Задание будет завтра. Я должен вспомнить магические слова и много всего другого. А ты пока думай. Доброй ночи.

— Доброй ночи.

Кузнечик, кивая, пятится до двери, а оказавшись в коридоре, некоторое время стоит в растерянности, как будто не знает куда идти. После полумрака комнаты яркий свет режет глаза. Постояв в раздумьях, он поворачивается и медленно бредет по коридору. Ботинки вяло шаркают о паркет. Он идет, унося сокровенную тайну и странные видения. Магические слова, безжалостные и безгневные недели, маленького Черепа и большого Черепа, Брюса Ли, целующего свои пятки, Слепого, говорящего: «Почему же ты молчишь?» — и другие голоса: «Почему-то он стал очень странным». И вся эта неожиданная тяжесть наполняет его гордостью.

— Даже Череп этого не умеет, — бормочет он. — Это для него слишком трудно.

Горбач сидит на корточках, возле собачьей будки, гладит дворовую собаку и чешет ее за ушами. К нему подходит Кузнечик. Горбач встает, и они вместе идут к сетке. Туда, где скрыт кустами тайный ход в наружность.